Эфиоп Ацбеха Негга Тесфае стал известным российским художником
Уроженец Эфиопии Ацбеха Негга Тесфае живет в городе на Неве с 1990 года. Он известный художник: многочисленные выставки, работы в частных коллекциях по всему миру; участвовал в росписи храма Христа Спасителя в Москве, представлял Россию на зарубежных биеннале.
Мастерская художника находится напротив парка Декабристов. Рядом Смоленское кладбище, где похоронена Арина Родионовна, няня «солнца русской поэзии», и множество знаменитых горожан. Среди них и тесть моего героя —художник Ярослав Шкандрий. Многими счастливыми поворотами в своей судьбе Тесфае обязан этому человеку. Но сегодня он сам дает студентам путевки в жизнь. Ацбеха Негга Тесфае — доцент кафедры живописи и рисунка Санкт-Петербургского государственного университета технологии и дизайна.
Примечательно, когда сотрудники и студенты вуза узнавали, кого я разыскиваю, все как один теплели голосом и старались помочь. Через минуту нашего очного знакомства я поняла почему: рядом с Тесфае проясняется даже хмурый питерский день. Кто-то называет это жизнелюбием, кто-то — харизмой. «Я просто болтун, мне все интересно, всем хочется делиться! И людям со мной, наверное, поэтому интересно, — рассмеялся русский эфиоп. — Это счастливое свойство дано мне природой. Я же седьмой ребенок в семье! А вообще нас десять. Братья и сестры остались на родине, родили кучу детей, а у меня только две дочки, зато обе очень талантливые. Младшей 15, учится в музыкальной школе, а Софии 22 года, она джазовая певица, выступала с известными музыкантами: Денисом Мацуевым, Игорем Бутманом, «Вивальди-оркестром».
Вот автограф Владимира Познера, Соня пела у него на дне рождения и попросила: «Мой папа — ваш большой поклонник, распишитесь для него, пожалуйста». — «Как папу зовут?» — «Тесфае». — «Как-как?» Не понял и написал «Толику!». Но меня часто называют в России Толиком, я привык». (Хохочет.)
Вы же и в Эфиопии жили в столичном городе?
Да, я родился и рос в Аддис-Абебе. Моя мама была обычная гражданка, воспитывала детей, а папа — строитель. Но на самом деле он был очень творческим человеком: все время рисовал проекты будущих зданий, придумывал разные композиции. Я их рассматривал, вдохновлялся и со временем сам стал потихоньку рисовать. И вот тогда отец и дал мне имя Тесфае.
Погодите, а до этого момента вы жили без имени?
Нет, у меня их была куча! И имена, и прозвища. Да-да! В Эфиопии это нормально. У нас первое имя дают при крещении, меня назвали Уелде Гавриел — «чадо Гавриила». А дальше уже родные называют детей как хотят и могут менять имена сколько угодно. Когда я начал рисовать, отец назвал меня «надеждой» — Тесфае. Ацбеха — это имя моего отца, значит «завтрашний». А Негга — «рассвет» — имя дедушки. Фамилий у нас нет.
Чем еще замечательна ваша родина?
Эфиопия — православная страна, одна из первых в мире приняла христианство. Сначала Армения, потом мы. У нас с ними и буквы, и иконы похожи.
Эфиопия доминировала на Красном море, Йемен, к примеру, был под нами. Эфиопы считают своей царицу Савскую, которая ездила со своими загадками к царю Соломону. Между ними произошел сердечный и физический контакт. А по возвращении она родила первого эфиопского царя — Менелика I. И поэтому эфиопская империя считала, что ведет свое начало от царя Соломона.
Эфиопия — единственная африканская страна, которая не была колонией. Мы победили колонизаторов-итальянцев и сохранили свой язык, культуру, религию.
Страна живет по старому Юлианскому календарю. Новый год — 11 сентября. В году 13 месяцев: в 12 из них по 30 дней, а 13-й — всего 5 или 6 (если год високосный). Летоисчисление в Эфиопии отстает от вашего на 8 лет. Из-за этого родились такие популярные туристические слоганы: «Эфиопия — страна 13 месяцев солнца» и «Приезжайте в Эфиопию, если хотите помолодеть»!
Просто поразительно! Почти ничего из этого, признаться, я не знала. Но зато любой русский человек знает, что наш главный поэт тоже был эфиопом.
Кстати, другие африканские страны спорят, что корни Пушкина были у них. Но эфиопы отстаивают «своего» Александра Сергеевича. (Смеется.) И памятники его в Эфиопии стоят, и стихи переводят, в школе преподают, гордятся. Но поскольку я знаю русский язык, могу утверждать, что стихи Пушкина переводить невозможно. Да, смысл вы донесете, но гениальность, уникальность рифм — нет, это можно прочувствовать только в оригинале.
С каким набором знаний о нашей стране вы ехали сюда?
Язык, конечно, не знал совсем. Но о стране у меня было представление. Я же 1970 года рождения, а в 1974-м у нас произошла революция и свергли императора. С этого момента у Эфиопии стали очень хорошие отношения с Советским Союзом. Сейчас принято ругать СССР, но для нас он был прекрасной доброй страной! Отсюда к нам везли балет, выставки, фильмы, причем все бесплатно. Союз строил нам гидроэлектростанции, дороги, всячески помогал и, главное, приглашал эфиопов получать образование.
Я окончил на родине художественное училище и как отличник получил право учиться дальше за рубежом. Правда, конкурс был бешеный. Но в 1990-м я прилетел в Ленинград.
Ваши первые впечатления от города?
Естественно, я знал, что такое Ленинград, знал о Репинском художественном институте. Его знают во всем мире, нам на родине говорили о высоком профессионализме учителей и так далее. Но то были слова, а тут картинка. И она оставила очень сильное впечатление. Я, выросший среди песков, солнца и невысоких зданий, долго привыкал к питерской архитектуре и северной природе. И первое время очень много гулял пешком. Потом понял: Питер же построен так, чтобы его можно было смотреть с воды — как Венецию, Амстердам. Лодку я себе позволить не мог, но купил велосипед. (Смеется.) И до сих пор в хорошую погоду езжу по городу на велосипеде.
А погода?
Меня пугали еще дома. Сестра говорила: «Положи руку в холодильник и подержи пять минут. Ну как? И это четыре градуса, а в России минус тридцать! Как ты там будешь жить?» Но я думал: люди же как-то живут? Еще у меня был русский друг-шутник. В первый мой год здесь он постоянно подкалывал: «Тесфае, в этом году обещают такой мороз, что тебе будет кирдык!» Я готовился, ждал ужасную зиму — год, два, три. Но, как видите, 33 года прошло, а кирдык пока не случился.
Кстати! Здесь я привык обливаться холодной водой: понял, что это очень хорошая штука, помогает пережить зиму без простуд. А на Крещение я окунаюсь в Неву: прекрасные ощущения — как заново родился!
Петербуржцы даже по меркам «хмурых русских» люди довольно закрытые. Вы легко находили контакт с горожанами?
Нет, что вы, замечательные люди! Я, как вы уже поняли, очень люблю общаться, а у нас была учительница по русскому языку, которая очень не любила работать. (Смеется.) Приходила в аудиторию и говорила: «Ребятушки, сегодня прекрасная погода: выходите на улицу и разговаривайте с людьми. Нет лучшего урока, чем живое общение!» Ну, и время тогда было другое: Россия только-только открывалась, мы, иностранцы, всем были интересны. Поэтому люди с удовольствием шли на контакт.
И часто бывало так: мы знакомились, немного беседовали, а потом я оказывался в гостях. Вначале как иностранец, но потом люди видели, что я люблю русскую литературу и культуру, увлекаюсь многими вещами — и мы становились интересными друг другу по-настоящему. У меня в Питере есть друзья, с которыми познакомился еще в те времена.
Но и я в свою очередь приглашал этих людей к себе. Мне из Эфиопии привозили специальную приправу для чая: корица, женьшень, травы, корни, и вся общага и знакомые из города ходили ко мне на африканские чаепития.
Помню, как впервые попал в гости к Мише, учащемуся духовной академии. Потом мы стали лучшими друзьями. Его мама любила и умела готовить. Салаты, супы, шарлотка — все идеально, так я полюбил русскую еду. И русские застолья. Мы пели на них. Это были незнакомые мне песни (Тесфае заводит: «Милая моя, взял бы я тебя-я…»). Как же меня это восхищало!
Благодаря Мише в 1995 году я впервые попал в Швейцарию. Студентов духовной академии пригласили в Женеву на семинар, Миша настоял, чтобы я поучаствовал в конкурсе на эту поездку.
Я написал серию работ на религиозную тему. Их выставили в Швейцарии в галерее, и в первый же день все 12 картин продались.
Разбогатели?
Ну, учитывая, что я приехал вообще без копейки, да, это мне очень хорошо помогло. Там я познакомился с галеристами, с которыми сотрудничал до середины нулевых.
У одного из них мы плотно работали лет восемь, в галерее продавались каменные скульптуры и мои картины африканской тематики. Я отдавал их по небольшой цене, потому что был еще малоизвестным художником, вчерашним студентом. Галерист же вставлял эти работы в шикарные рамы и задирал цену, как мне рассказывали, до 20 тысяч франков.
Мои работы покупали в основном богатые русские. Я много раз ездил туда и сам видел этих людей, а однажды даже встретил Собчака.
Он тогда был в изгнании. Зашел в галерею с женой, посмотрел и сказал на английском: «Почему у вас так дорого?» В России картины тогда стоили копейки. Я поздоровался по-русски: «Здравствуйте, Анатолий Александрович!» Он испугался: африканец говорит по-русски и узнал его! (Хохочет.) И так — задком-задком — удалился.
Так вот, все это — возможность заработать, путешествия — я получил благодаря русским друзьям.
…Вот еще вспомнил забавную историю. На 1-м курсе мы ездили на летнюю практику в поселок Пушкинские Горы Псковской области. Помню, у меня получился очень неплохой этюд. Но жили мы далеко от этого места, не хотелось сырую работу испортить в дороге, нужно было оставить подсохнуть. Я и оставил на ночь у охранников заповедника. Там на смене сидели два солдата. Приезжаю на другой день — нет картины. И мне говорят: «Один солдат дембельнулся, вчера был его последний день в армии, уже уехал в свой Хабаровск». Ему понравилась моя картина, и он прихватил ее домой в качестве трофея!
С одной стороны, мне жалко работу, тогда же не было смартфонов, даже снимка не осталось. А с другой, где-то в Хабаровске висят «Пушкинские горы» кисти Ацбеха Негга Тесфае — неплохо, по-моему! (Хохочет.)
Как получилось, что в 1999 году вас пригласили расписывать восстановленный храм Христа Спасителя?
Начну с того, что сегодня я понимаю: это был один из самых важных периодов в моей жизни и очень серьезная работа. Но тогда я хотел отказаться. Это было время, когда в Швейцарии мои картины разлетались, как горячие пирожки; галерист торопил, требовал еще и еще. А тут мой тесть Ярослав Шкандрий — один из лучших в Петербурге художников-реставраторов — предлагает мне попробовать взяться за роспись пилястров храма, на которых должны быть изображены сцены из жития святых старцев.
Я говорю: «Ярослав Онуфриевич, я ничего об этом не знаю, как я могу писать?» В ответ он приносит мне стопу книг, и я начинаю читать. Сделал в итоге 12 эскизов, отдал на конкурс — все 12 приняли. Но поскольку мне еще доверили писать там (спасибо за это профессору Александру Кировичу Быстрову) большую, 4 на 6 метров, картину «VII Вселенский Собор», я занимался этой работой, жена мне помогала. А 12 моих эскизов исполнили другие художники.
Ваша жена тоже художник? Как вы познакомились?
Ее папа преподавал нам в институте Репина технологию живописи. Он был чрезвычайно общительный, приятный человек, мы его очень любили. Его дочка Надежда приходила в нашу мастерскую. Как-то увидела мои работы и подпись «Ацбеха», подумала, что автор — девушка, раз заканчивается на «а». Спрашивала: «А кто такая эта Ацбеха? Хочу с ней познакомиться».
Так и пришла ко мне в общагу. У меня тогда были во-от такие дреды! Сейчас, когда я уже мужчина с большим пробегом, это представить трудно, но тогда!.. У меня еще были классные грампластинки, лихо заломленный берет — нет, устоять ей было невозможно! (Хохочет.)
…Учеба в институте — удивительное, волшебное время! Вместе собрались люди со всей страны: Якутск, Краснодар, Одесса, Минск; каждый привез свою культуру. Это все смешалось, и получился микромир, в котором мы жили, дружили, влюблялись. Ездили на практику в романтические места. А там Пушкин, Довлатов! Днем мы писали, а вечером брали ведро вина, назначали виночерпия, садились в кружок и полночи читали стихи. Я в то время еще был эфиопом, многого не понимал, но атмосфера меня восхищала. В Африке я никогда такого не видел, там праздники — это еда и танцы, а тут — особый дух, что-то непередаваемое в воздухе, вибрации русской культуры! И столько умных людей вокруг, такая гармония!
Я скучаю по тем временам, когда не было телефонов и люди так и столько общались. Сейчас вечерами смотрю старое телевидение в интернете: театральные представления, капустники, посиделки. Евстигнеев, Гафт, Гердт — это такой язык, такая культура!
Нет, духом я человек того времени, все это во мне очень сильно отзывается.
Вижу награды у вас на полке. Какая для вас самая ценная?
Наверное, главная — медаль за храм Христа Спасителя от Академии художеств России. А еще когда я стал «Человеком года» в нашем университете в 2018 году. Это звание дается одному из преподавателей по результатам тайного голосования студентов. Это было очень трогательно и ценно для меня.
Вы сказали: «В то время я был еще эфиопом». А сейчас?
Человека делает среда. Чем дышишь, что читаешь, видишь, тем и становишься. Раньше для меня мир отражался в эфиопском зеркале. Сейчас же это зеркало русское: мысли, образы — все здешнее. Бывает, во сне разговариваю с родителями и братьями по-русски, и они мне по-русски отвечают. Просыпаюсь, елки-палки, что это такое? А то и есть: 33 года в России не прошли даром.
